(Псковской епархии Псковской митрополии), находится в г. Пскове. Первоначально мужской.
Основан как пригородный на правом берегу р. Великой, на Снятной (Снетной) горе, к северу-западу от Пскова (ныне в черте города). Топоним «Снятная гора» произошел, по распространенной версии, от местного названия мелкой промысловой рыбы «снеток», к-рая косяками заходила из Псковского оз. в излучину р. Великой у этой горы, возвышающейся на 14 м над рекой, обнажая известняковую породу.
Время основания мон-ря неизвестно. Первое известие о нем относится к кон. XIII в. В псковском летописании, Прологах и редакциях Жития св. блгв. кн. Псковского Довмонта (Тимофея) сообщается, что 4 (по Прологам - 5) марта 1299 г. на Псков напали ливонские рыцари к-рые разорили и сожгли мон-ри (очевидно, пригородные, расположенные вне крепостных стен), в т. ч. мон-рь на Снетной горе. Мученическую кончину приняли игум. прмч. Иоасаф и с ним неизвестное число иноков (нередко указываемые в литературе XIX - нач. XX в. 17 монахов относятся или к жертвам среди псковского монашества в целом, или к инокам псковского Мирожского в честь Преображения Господня мужского монастыря) (ПсковЛет. Вып. 2. С. 18, 86; ср.: Там же. Вып. 1. С. 14; ср.: Лосева О. В. Жития рус. святых в составе древнерус. Прологов XII - 1-й трети XV в. М., 2009. С. 199, 201 (указано общее число - 27 иноков)).
Впосл. в монастырской традиции прмч. Иоасаф почитался как основатель П. С. м. Тем не менее в ранних источниках он в качестве такового не называется.
Свт. Дионисий, архиеп. Суздальский, посетив в 1382/83 г. Псков в качестве экзарха патриарха К-польского Нила, выдал П. С. м. уставную грамоту, в к-рой, в частности, говорится: «Приде же в слухи наша и се, яко ктитор сего честнаго монастыря, рекше создатель, создав сий монастырь и братью совъкупив, и устав въведе святых отець общее житие, яже многым наказанием известив и клятвами утвердив…» (РФА. 2008. № 132. С. 481). Т. о., к кон. XIVв. сохранялись сведения о том, что монастырь изначально имел общежительный устав. При этом ктиторы, по нормам церковного права, не должны были становиться игуменами, что уменьшает вероятность считать основателем обители прмч. Иоасафа.
Автор «Повести о св. кн. Довмонте» средней редакции XVII в. пишет, что в 1299 г. братия была сожжена вместе с церковью, «и потом паки созда блаженный Домант храм камен, в созженного место, от своего праведного имения и монастырю на строение даст имения много» (Охотникова. 2007. С. 478).
В 1309/10 г., при игум. Иове, в монастыре была заложена каменная ц. в честь Рождества Пресв. Богородицы, уже в 1310/11 г. ее строительство завершилось (ПсковЛет. Вып. 1. С. 14; Вып. 2. С. 22, 88). Вопреки позднейшей агиографической традиции, скорее всего, блгв. кн. Довмонт не был инициатором сооружения храма, поскольку храм был заложен только десятилетие спустя после кончины князя в 1299 г. Тем не менее И. К. Лабутина полагает, что средства на постройку могла выделить вдова князя блгв. кнг. Мария Димитриевна (в иночестве Марфа) (Лабутина. 2011. С. 212, 215), к-рая еще 20 мая 1299 г. приняла иноческий постриг в псковском во имя святого Иоанна Предтечи женском монастыре.
Фресковая роспись собора была начата, вероятнее всего псковскими мастерами, в 1313 г. Дата росписи известна из выходной записи псковского дьяка Козьмы о написании им Паремийника для псковского Пантелеимонова Дальнего монастыря; в записи сообщается, в частности, что «на Горе церковь почаша писати» (ГИМ. Син. № 172. Л. 202 об.; Столярова. 2000. С. 209. № 196). «Гора» в данном случае несомненно Снетная (иноков П. С. м. в Пскове называли «горьскыми чернцами» - ПсковЛет. Вып. 1. С. 23).
Тот же книжный писец Козьма в др. рукописи (Пролог на сент.-февр. ГИМ. Син. № 239. Л. 76 об.) упоминает игум. Михаила «Горьского», вероятно, преемника Иова и заказчика рукописи (Столярова. 2000. С. 218. № 206; С. 450). По предположению Л. В. Столяровой, в П. С. м. также были переписаны рукописи 2-й пол. XIV в. (РГАДА. Ф. 381. № 112 (Минея служебная на май); № 116 (Минея служебная на июнь)), и в таком случае упомянутый в одной из записей игум. Зосима (Изосима) мог быть настоятелем П. С. м. (Столярова. 2000. С. 415-417).
В записи псковского свящ. Саввы в переписанном им Октоихе 1372 г. упоминается П. С. м. в связи с поездкой на богомолье («поехати на Гору к Святеи Богородици молитися о своем спасении»: см.: РГАДА Ф. 381. № 67. Л. 81; Столярова. 2000. С. 303. № 292).
Очевидно, обитель обладала значительной б-кой. В описаниях монастыря 80-х гг. XVI в. указывается большой перечень книг, в т. ч. пергаменных и непереплетенных тетрадей, хранящихся в монастырском Богородице-Рождественском соборе (РГАДА. Ф. 1209. Кн. 830. Л. 387 об.- 392 об.).
К кон. XIV в. общежительный устав в П. С. м. уже не соблюдался в полной мере. Прибывший зимой 1382/83 г. из К-поля через Новгород во Псков свт. Дионисий Суздальский и Нижегородский (по просьбе Новгородского архиеп. свт. Алексия - с миссией, посвященной борьбе с религ. движением стригольников; см.: НПЛ. С. 378-379; ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Вып. 2. С. 326, 339), вероятно, остановился в П. С. м. или на его подворье. Об этом косвенно свидетельствует выданная им в качестве патриаршего экзарха обители на Снетной горе грамота: «…слышахом о честном манастыри Пресвятыя Богородица, еже именуется Снетнаа гора, общеживущим… С тщанием идох и видих, и благослових от вселенскаго патриарха». При этом он обнаружил отступления от иноческого общежития вопреки установлениям ктитора мон-ря (см. выше): «…ово творящя, ово же оставляюща о Божественом общем житии и о свершении мнишского устава, и о высоте бестрастия». Будучи, по его словам, «умолен… от преподобнаго игумена, ту суща» (РФА. 2008. № 133. С. 479), свт. Дионисий и составил грамоту уставного характера, в которой выступил против личной собственности монахов, за совместные трапезы, потребовал строгого соблюдения в мон-ре единоначалия, безусловного подчинения игумену во всех вопросах, в т. ч. в том, какую носить одежду: «А одеяние потребное имати у въигумена, обычныи, а не немечьскых сукон. А шюбы бораньи носити бес пуху, и обувь и до онущь имати въи у игумена, а лишних одежь не держати» (Там же. С. 481). Вероятно, отмеченная святителем вольность нравов в П. С. м. проистекала из того факта, что эта обитель стала престижным местом пострига представителей знати псковского общества, к-рые могли позволить себе вести зажиточный образ жизни, даже приняв постриг.
Тем не менее нестроения в среде снетогорского монашества продолжались и в 1-й четв. XV в. В послании архиеп. Новгородского Симеона в П. С. м. (1416-1421), к-рый он называет «лаврой Святыя Богородица», утверждается, что нек-рые монахи, выйдя из состава братии, «подъимают» на игумена и старцев мирских людей и судей. Кроме того, архиеп. Симеон писал, что, по полученным им сведениям, в П. С. м. монахи «живуть не по чернечьскы, духовника не держат, а у игумена и у старцев не в послушании», и потребовал от монахов строгого соблюдения общежительного устава, а от князей, посадников, судей и проч. мирян - невмешательства во внутренние дела мон-ря (Там же. № 135. С. 486-487). Подобные сведения содержит и послание в мон-рь митр. Киевского свт. Фотия от 27 июня 1418 г.: если монах выйдет из обители, «а имет мирьскыми людми крамолу въздвизати на настоятеля духовнаго, якоже пишете, и на братию, а о таковых убо мирьскымъ, по правилом възбраняем творит(и) и в таковыя вещи иночьскыя въступатися; понеже несть им предано и разсужениа имети в таковых местех». Нек-рые из иноков даже не посещали богослужения и не причащались; таких святитель рекомендовал не изгонять, но «приимати и врачевати духовно лечбою духовною» (Там же. № 134. С. 485).
В основе указанных фактов лежит приверженность мн. монахов к привычному и удобному особножитию, что вело к нарушению вводимых архиерейской властью с 1383 г. киновийных порядков. Как отмечал А. И. Никитский, «существование частной собственности в монастырях давало повод мирянам вмешиваться в церковные дела и приготовляло таким образом для церкви немалые затруднения: имущество, остававшееся по смерти монаха, делалось яблоком раздора между монастырем и наследниками первого… и влекло за собою в дальнейшем вмешательство светской власти» (Никитский А. И. Очерк внутренней истории Пскова. СПб., 1873. С. 206-207; см. также: Серебрянский. 1908. С. 231-234). Имущественные конфликты с монастырскими властями, очевидно, имели место и при изгнании, расстрижении монаха или переходе его в др. мон-рь.
В послании к митр. Киевскому свт. Фотию игумен и братия П. С. м. отрицали наличие у них написанного общежительного устава, составленного ктитором обители, поэтому свт. Фотий решил отменить «запрещение и тягость Дионисьеву… того ради, что учинил не по преданию правилному, не в своей области, ни в епископии» (РФА. 2008. № 133. С. 482), игнорируя при этом наличие у свт. Дионисия в тот момент статуса патриаршего экзарха и согласованность его действий с Новгородским архиеп. Алексием. Тем не менее в своей грамоте свт. Фотий настаивает на соблюдении в П. С. м. именно общежитийных порядков как высшей формы устройства иноческой жизни, тем самым переучреждая в этом монастыре киновию.
В кон. XIV - 1-й пол. XV в. в П. С. м. начинали свой иноческий путь псковские подвижники преподобные Евфросин Псковский и его ученик Савва Крыпецкий, основавшие впосл. свои мон-ри - Елеазаров во имя святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста и Крыпецкий во имя апостола Иоанна Богослова. Они ввели в своих обителях общежительный устав, вероятно, по образцу вновь установленного в кон. XIV в. в П. С. м., но регулярно нарушаемого там уже в 1-й четв. XV в. В частности, прп. Евфросин подвергал критике практику внесения в монастырскую казну при пострижении денежных средств или ценных вещей - «вкуп», или «уроков», к-рые могли быть отторгнуты от мон-ря в случае, если инок захотел бы покинуть обитель (Древнерус. иноческие уставы. М., 2001. С. 54). В этом, вероятно, сказался его опыт пребывания в П. С. м., где конфликтные ситуации по сходным поводам, судя по архиерейским грамотам, возникали достаточно регулярно.
В 1416/17г. в П. С. м. принял постриг и вскоре скончался бывш. псковский кн. Григорий Евстафьевич, «и положен бысть в притворе на деснои стороне» (ПсковЛет. Вып. 2. С. 36-37; ср.: Там же. С. 120). Там же, в обители, во время «мора великого», в 1420/21 г., принял иноческий постриг заболевший псковский кн. Федор Александрович Ростовский (впосл., выздоровев, он уехал в Москву) (Там же. Вып. 1. С. 34; Вып. 2. С. 38).
Под 1364/65 г. впервые упоминается подворье П. С. м. в Пскове, когда на нем была заложена каменная ц. во имя ап. Иоанна Богослова (Там же. Вып. 1. С. 23); в 1366/67 г. строительство храма «на Снетогорском дворе» завершилось (Там же. Вып. 2. С. 27). Возможно, подворье с деревянным храмом появилось еще раньше. Так, в 1352 г. приехавший во Псков во время эпидемии чумы архиеп. Новгородский свт. Василий Калика служил и у «святои Богородици на Снетнои горе», и в ц. ап. Иоанна Богослова (НПЛ. С. 100). Иоанно-Богословская ц. была построена в камне заново «на Стене на Горском дворе» в 1446 г. (ПсковЛет. Вып. 1. С. 48; Вып. 2. С. 137), т. е. была встроена в стену, идущую вдоль р. Псковы, притока р. Великой. Подворье находилось недалеко от моста через Пскову, городского Торга и княжеского двора. По предположению Лабутиной, поскольку это единственное известное монастырское подворье в Пскове XIV в., оно могло служить местом пребывания для приезжавших в город на традиц. «подъезд» (сбор судебно-адм. пошлин) Новгородских архиепископов (Лабутина. 2011. С. 145-146). В 1476 г. по распоряжению приехавшего во Псков архиеп. Новгородского и Псковского свт. Феофила мастера последнего поставили на Снетогорском подворье «самозвонныа» часы, ранее присланные им «в дом святыя Троица», но нигде не установленные и не использовавшиеся (ПсковЛет. Вып. 2. С. 207). В 1510 г., в дни ликвидации вел. кн. Василием III Иоанновичем псковской государственности, снятый с Троицкого собора вечевой колокол 13 янв. привезли на Иоанно-Богословское подворье П. С. м., где был устроен двор московского наместника, а ночью вывезли в Новгород, где в то время находился вел. князь (Там же. Вып. 1. С. 94-95; Вып. 2. С. 256).
13 окт. 1472 г. на пути из Италии в Москву в П. С. м. остановилась София (Зоя) Палеолог, невеста вел. кн. Московского Иоанна III Васильевича. В ее честь состоялся торжественный молебен, к-рый служил игумен со всеми старцами обители; облачившись в царские одежды, София выехала из мон-ря во Псков (Там же. Вып. 2. С. 190).
7 июня 1493 г. П. С. м. горел при пожаре, пострадал и Богородице-Рождественский собор (Там же. Вып. 1. С. 81).
П. С. м. был занят польско-литов. отрядом во время осады Пскова войсками кор. Стефана Батория в 1581 г. (на стенах Богородице-Рождественского собора сохранились эпиграфические свидетельства пребывания в нем иноземных воинов того времени - см.: Никитин. 1999; Голубева, Сарабьянов. 2002. С. 11-12). Вероятно, братия спасалась на Снетогорском подворье внутри крепостных стен. Писцовые книги 1584-1587 гг. зафиксировали частичное разорение обители. Тем не менее через нек-рое время монастырская жизнь нормализовалась, и в 1594 г. снетогорский игум. Геннадий стал епископом Псковским и Изборским (ПсковЛет. Вып. 1. С. 114).
Новые испытания П. С. м., как и всей России, выпали на Смутное время. 26 июня 1611 г. на Снетной горе расположился пришедший из-под Новгорода казачий отряд, вскоре принявший участие в осаде Пскова Лжедмитрием III (Там же. Вып. 2. С. 276). 1 июля 1612 г. (или вскоре после этой даты), когда свергнутого в Пскове Лжедмитрия III везли в Москву, отрядом А. Ю. Лисовского, действовавшим в окрестностях Пскова, во время попытки освободить «вора» был убит снетогорский игум. «Подъефера» (Там же. С. 277). 30 июля 1615 г. в монастыре расположился штаб 16-тысячного войска швед. кор. Густава II Адольфа, в течение 3 месяцев безуспешно осаждавшего Псков (Там же. С. 278-279).
Преемнику убитого игумена Иоасафу в 1613 г. был пожалован титул архимандрита, который с этого времени и до 1764 г. носили настоятели П. С. м.
Архим. Макарий (1641-1643; впосл. архиепископ Псковский) в 1642 г. был одним из кандидатов на Всероссийский митрополичий престол, но патриархом по жребию был избран Иосиф.
Собор Рождества Пресв. Богородицы является древнейшим зданием мон-ря и одной из первых каменных храмовых построек на Сев.-Зап. Руси после монг. нашествия. Свт. Дионисий Суздальский в грамоте 1382/83 г. упоминает о наличии в П. С. м. темницы («Аще кто въпреки начнет глаголати игумену и въздвигати начнет свары, заперт таковый да будет в темници, дондеже покается» - ПДРКП. № 24. Стб. 209; РФА. 2008. № 132. С. 481). В 1519 г. на обрывистом берегу р. Великой была построена каменная теплая ц. свт. Николая Чудотворца с 3-ярусной трапезной, сочетающая формы церковной и гражданской архитектуры (перестроена в 1805). Ок. 1526-1527 гг. при участии влиятельного, присланного из Москвы псковского дьяка М. Г. Мунехина близ собора Рождества Пресв. Богородицы была сооружена столпообразная ц. в честь Вознесения Господня «под колоколы», отражающая новации московской архитектуры и ставшая благодаря своей высоте архитектурной доминантой мон-ря (перестроена в сер. XVIII в.). На большом колоколе церкви были отлиты дата - 1526 г., и имена заказчиков - самого Мунехина и мастеров-литейщиков. Во 2-й пол. XVII в., наиболее вероятно, были построены монастырские св. ворота, 2-арочные, на мощных столбах, со сторожевой кельей, примыкающей с зап. стороны.
11 июня 1483 г. псковский кн. Ярослав Васильевич Оболенский и посадники после судебного разбирательства выдали П. С. м. и его игум. Тарасию грамоту на 6-ю часть р. Перервы, спорную с псковским Космодемьянским монастырем на Гремячей горе. При этом снетогорские старцы предъявили имевшиеся у П. С. м. купчие грамоты (ГВНП. № 340. С. 326-328).
По псковским писцовым книгам 1585-1587 гг., за П. С. м. числились 104 деревни, 181 пустошь, 10 пустых деревень, 5 селищ, 2 починка, погост, сельцо, мельница и мельничное место в Пскове, амбар и 4 лавки в псковском Торгу, приезжие дворы в Гдове и Выборе (ныне деревня Новоржевского р-на), 15 мест рыбной ловли (тони, исады, рыбные места), луга, огороды, пожни, пашни. Кроме этого, в совместном владении с другими мон-рями и церквами - 16 деревень, 25 пустошей, мельница в Пскове, 6 мест рыбной ловли (Сб. МАМЮ. 1913. Т. 5. (по указ.)). Мн. принадлежавшие П. С. м. деревни к 1587 г. «запустели от государевых податей и от Божия поветрия от мору, а иные деревни запустели от хлебнаго недороду до королевскаго (Стефана Батория.- М. П.) приходу лет за 10, и за 15, и за 20, и болши» (РГБ. Рум. № 54. Л. 49 об.; Французова. 2006. С. 121). В янв. 1586 г. к П. С. м. перешли на льготное владение пахотные угодья Борисоглебского мон-ря на р. Черёхе (РГАДА. Ф. 1209. Кн. 830. Л. 137, 159, 177, 181; Французова. 2006. С. 124), к-рый, по актам 1686 г., значится приписным к П. С. м. (Н. И. Серебрянский на основании жалованной грамоты П. С. м. царя Феодора Иоанновича относил эту приписку ко времени не позднее 1596 г.- Серебрянский. 1908. С. 459, 464).
Архим. Макарий в нач. 40-х гг. XVII в. объяснял в челобитной царю отсутствие у П. С. м. доходов последствиями Смутного времени - монастырские вотчины «от приходу литовских и немецких людей и от вора Матюшки (Лжедмитрия III.- М. П.) запустели» и даже «в харче братее бывает скудость» (Токмаков. 1887. С. 41-45).
В 1647 г. к П. С. м. были приписаны 2 мон-ря в Выборе - мужской Крестовоздвиженский и девичий Варваринский, к-рые «издавна разорены от литовского пана и по ся места стоят пусты, и церкви обалялись, и образы полиняли, и жильцов и келей в тех монастырех нет». Однако условие передачи - восстановить храмы и обеспечить в них богослужение - выполнено не было (Токмаков И. Ф. Сб. мат-лов для ист. и церк.-археол. описания Псковской губ. Псков, 1885. Вып. 2. С. 45-46; Серебрянский. 1908. С. 464). В 1684 или 1685 г. П. С. м. передали земли (или их часть) запустевшего Николаевского Заборовского мон-ря Кобыльского у. (см.: Серебрянский. 1908. С. 460-461, 464; по др. данным, земли этой бывш. обители отошли к Николаевскому Любятову мон-рю (Французова. 2006. С. 124, 129).
Во 2-й пол. XVII в. П. С. м. продолжали тяготить непомерные гос. налоги - в 1684 г. иноки жаловались, что «государское богомолие оскудело в конец, а от великих налог и от податей их монастырские крестьяне, на правеже стоя, помирают голодом» (цит. по: Серебрянский. 1908. С. 438-439). В 1685 г. мон-рю принадлежало ок. 370 крестьянских дворов (РГАДА. Ф. 137. Кн. 19а. Л. 10). Крестьянам полагалось «воеводские и дьячии дворы строить и всякие припасы, дрова и лучину и посуду, на воеводские дворы давать», «кормы, подводы и проводников давать», «сено косить и на яме (почтовой станции.- М. П.) с подводами стоять» (цит. по: Серебрянский. 1908. С. 439).
Подпись снетогорского архим. Афанасия имеется под челобитной грамотой 1671 г. Псковского архиеп. Арсения царю Алексею Михайловичу о праве на владение псковскими церквами и монастырскими землями по харатейным грамотам (Марасинова Л. М. Новые псковские грамоты XIV-XV вв. М., 1966. С. 77).
Согласно сведениям, которые были известны архиеп. Евгению (Болховитинову) (1821), П. С. м. владел в XVII в. еще 2 подворьями в Пскове. В Запсковье на Богоявленской (ныне Герцена) ул. подворье было дано снетогорским инокам вместо занятого псковскими соборянами в кон. XVII в. (после янв. 1688) старого подворья П. С. м.; здесь была построена при настоятельских кельях ц. во имя прп. Евфимия Великого с колокольней. Третье подворье находилось за городом, за Петровскими воротами на Московской дороге, но к нач. XIX в. там остались только монастырские огороды. Архиеп. Евгению (Болховитинову) (1821) и И. Ф. Токмакову (1887) был известен ряд царских грамот, выданных П. С. м., сохранившихся в поздних списках. Царь Иоанн IV Васильевич Грозный пожаловал игум. Исаии и строителю Зосиме с братией несудимую грамоту, в т. ч. и по духовным делам, освобождающую мон-рь со всеми владениями и вотчинами от архиерейского суда; эта грамота упоминается как сгоревшая в подтверждающей ее жалованной грамоте царя Феодора Иоанновича от 25 марта 1596 г. (кроме того, ранее Феодор Иоаннович выдал П. С. м. грамоту от 2 авг. 1587 г.). 14 авг. 1621 г. царь Михаил Феодорович освободил мон-рь от всех земских повинностей, пошлин и мирских судов (др. его жалованная грамота мон-рю датируется 10 марта 1642). Царь Алексей Михайлович грамотой от 8 авг. 1647 г. пожаловал П. С. м. рыбные ловли, мельницы, лавки и дворы в Пскове и Гдове.
Грамотой царей Иоанна V Алексеевича и Петра I Алексеевича, выданной архим. Иоилю 4 янв. 1688 г. (дело о ее выдаче было начато 13 нояб. 1686 г.), все ранее выданные пожалования обители были подтверждены (прежде выдавались грамоты 10 марта, 27 апр. и 26 мая 1684 г., 7 февр., 15 мая и 21 июля 1685 г., 25 июня 1686 г., 8 авг. 1687 г.).
В 1710 г. при пожаре погиб монастырский архив, содержавший документы с ранних времен существования обители.
Описи 1763-1764 гг. зафиксировали обширное монастырское хозяйство, в т. ч. деревянные на каменных фундаментах кельи (настоятельские, братские, певческие, служительские, моленные, «для монастырских вотчинных дел», для приезжих); 2 каменные поварни, кухню, пивоварню, чуланы, столярню с ледником, кузницу, сушила для рыбы, хлебные магазины, гумно; конюший и коровий дворы с избами, солодежню, 2 бани, ловецкую избу и избу для изготовления кирпича. За монастырской деревянной оградой, крытой тесом, находилось 2 сада, еще 2 располагались за св. воротами. Все строительные и ремонтные работы осуществляли монастырские крестьяне.
По штатам 1764 г. П. С. м. был определен в 3-й класс с 45-й степенью, было назначено игуменское настоятельство, с 1798 г. было восстановлено архимандричье настоятельство. В нач. XIX в. из-за малого числа братии перестали использоваться и пришли в запустение Никольская ц., трапезная, братские кельи, хозяйственные постройки.
П. С. м. был упразднен в 1804 г., монастырские храмы были закрыты. К этому времени на Снетной горе оставалось лишь 9 старцев. Штат мон-ря и архимандрию перевели в третьеклассный Елеазаровский мон-рь (прежде игуменский). В том же году Псковский, Лифляндский и Курляндский архиеп. Ириней (Клементьевский) обратился в Синод с просьбой о передаче территории бывш. мон-ря Псковскому архиерейскому дому на том основании, что архиерейский двор, находившийся при Троицком кафедральном соборе, сгорел в 1788 г. 30 дек. 1804 г. было получено разрешение устроить в бывш. П. С. м. загородный архиерейский дом. На перестройку мон-ря под архиерейский дом было отпущено 15 185 р. 68 к. В 1805 г. по проекту псковского губ. архит. К. Ф. Жданова каменный архиерейский дом пристроили к фасаду трапезной Никольской ц. и совместили с ней, превратив в теплую домовую. В 1814 г. еп. Старорусский Мефодий (Пишнячевский) перенес в нее иконостас Вознесенской ц., и 8 дек. этот храм был переосвящен в честь Рождества Христова. В нижних этажах дома разместили кухню, пекарню и контору. Тогда же была благоустроена территория бывш. мон-ря, разбитая теперь на верхнюю и нижнюю, отремонтированы хозяйственные постройки.
Во время Отечественной войны 1812 г. здания архиерейского дома использовались под склад для хранения артиллерийских запасов 8 дивизий. Склад был выведен с территории архиерейского дома только 17 авг. 1814 г. В том же году была упразднена Вознесенская ц., к-рую стали использовать только в качестве колокольни.
В 1816-1822 гг. Псковский, Лифляндский и Курляндский архиеп. Евгений (Болховитинов), будучи видным историком, начал обследование псковских б-к и архивов. Одним из результатов стала 1-я история П. С. м. (Евгений (Болховитинов). 1821). При архиеп. Евгении в архиерейском доме были проведены реставрационные и строительные работы (к востоку от св. ворот построены каретный сарай и ледник, а к западу - конюшни с каретным сараем и кладовой, и людская изба; вместо деревянной поставлена каменная ограда вокруг мон-ря; в архиерейском доме устроены келейные комнаты и б-ка). Уделено было внимание и монастырским окрестностям. По словам самого архиепископа, «в монастыре сем два древние сада, а третий за монастырем при скотном дворе, кои ныне возобновляются. Внизу кленовая аллея, оставшаяся от древнего сада, при ней рыбный пруд и рига; а около монастыря пахотная и сенокосная монастырская земля» (Он же. 2005. С. 138).
В 1855 г. был создан новый иконостас Рождественско-Богородицкого храма, что говорит о возобновлении богослужений в соборе, но большинство служб по-прежнему проводилось в архиерейской домовой церкви.
В 1862-1863 гг. под надзором священника Свято-Троицкого собора М. С. Князева был проведен очередной крупный ремонт архиерейского дома, в результате вокруг дома сооружена каменная ограда с башенками, построены южный и восточный каменные флигели.
В нояб. 1904 г. молния вызвала пожар на колокольне бывш. Вознесенской ц., при этом был уничтожен деревянный шпиль. При восстановлении он был заменен на железный каркас, изготовленный в Пскове. Последний ремонт архиерейского дома был проведен в 1914 г. под надзором губ. архит. А. А. Подчекаева.
До кон. 10-х гг. ХХ в. в П. С. м. ежегодно совершался общегородской крестный ход 8 сент., на праздник Рождества Пресв. Богородицы. В соборе «за правым крылосом к стене» (Он же. 1831. С. 75) находилась гробница прмч. Иоасафа, в особом ковчеге пребывали открыто глава и 2 кости святого. К кон. XIX - нач. XX в. над гробницей находилась икона прмч. Иоасафа и убиенных с ним в 1299 г. иноков.
В 1919 г. комплекс П. С. м. был включен в охранные списки памятников архитектуры Пскова. В 1920 г. он еще находился в ведении архиерейского дома. В авг. 1921 г. территория П. С. м. была отдана под дом отдыха для рабочих и служащих завода «Пролетарий» (Филимонов. 2005. С. 87-89). В 1921-1923 гг. были зафиксированы повреждения купола, кровель и оконных рам Рождественского собора. В февр. 1925 г. для передачи Госпромцветмету на переплавку с колокольни предполагалось снять 14 колоколов общим весом ок. 470 пудов (Там же. С. 93-94), в кон. 20-х гг. XX в. при снятии колоколов была разрушена часть кровли и разбит древний большой колокол 1526 г. По предложению администрации дома отдыха в 1934 г. колокольня была разобрана до нижних ярусов вопреки мнению историков древнерус. архитектуры Д. П. Сухова и К. К. Романова, настаивавших на сохранении древнего памятника (стоимость ремонта оценивалась в 2-3 тыс. р., разборка обошлась в 10 тыс. р.).
Летом 1927 г. из бывш. обители были изъяты мощи прп. Иоасафа, переданные в Псковский историко-археологический музей. Там же к 1926 г. оказалась и древнейшая икона обители - образ Божией Матери «Одигитрия» нач. XIV в., находившийся по меньшей мере с кон. XVI в. в местном ряду иконостаса Рождественско-Богородицкого собора, слева от царских врат, а перед революцией, вероятно,- в соборной ризнице вместе с др. древними иконами (Шалина И. А. Древняя икона Богоматери Одигитрии из Снетогорского мон-ря и ее место в Псковском искусстве // Вестн. сектора древнерус. иск-ва. М., 2019. № 2. С. 12-14).
В 1941-1944 гг. территорию П. С. м. занимал штаб группы армий Вермахта «Север». С нояб. 1942 г. здесь строился укрепленный пункт «Wasserburg» (Крепость с водяным рвом). Были проведены водопровод и канализация, устроена небольшая автономная электростанция, построен корпус с мощным бункером под ним. В Рождественско-Богородицком соборе располагались винный склад и тир. Руины колокольни и Вознесенской ц. были приспособлены под гаражи. В Никольской трапезной церкви для немецких офицеров был устроен зал собраний с большим камином.
После Великой Отечественной войны территория мон-ря вновь была отдана под дом отдыха, а после ремонтных работ 1953-1957 гг. там устроили детский кардиологический санаторий. Постановлением Совета Министров РСФСР от 30 авг. 1960 г. архитектурный ансамбль П. С. м. получил статус памятника республиканского значения и был поставлен на гос. охрану. В нач. 60-х гг. по проекту архит. В. П. Семёнова были восстановлены св. ворота с кельей, возведена временная кровля над руинами Вознесенской ц. и колокольни. В 1985 г. началось комплексное исследование бывш. мон-ря, в центральной части произведены раскопки, сохранившиеся здания исследованы специалистами, что, в частности, позволило восстановить их строительную историю, в 1985-2001 гг. проведена реставрация древней росписи Рождественско-Богородицкого собора (под рук. Г. С. Батхеля и В. Д. Сарабьянова).
В 1993 г. строения П. С. м. был возвращены Псковской и Великолукской епархии РПЦ. Обитель была возобновлена как женская, ее возглавила мон. Людмила (Ванина), возведенная 14 нояб. 1993 г. в сан игумении. 26 авг. 1993 г. архиеп. Псковский и Великолукский Евсевий (Саввин) освятил П. С. м. при большом стечении народа. К маю 2020 г. в мон-ре проживали настоятельница игум. Рафаила (Позигунова) и неск. десятков насельниц.
В 1993-1994 гг. была отреставрирована теплая Никольская ц., затем реконструированы келейные корпуса, возведен новый вост. корпус с домовой ц. прмч. Иоасафа вместо старого, сгоревшего в 2002 г. Собор Рождества Богородицы после многолетних переговоров с властями передан мон-рю, началась его реставрация. Обустроено подворье в дер. Замошье Псковского р-на с храмом свт. Тихона Задонского, молочной фермой и сельскохозяйственными угодьями.
Мощи прмч. Иоасафа Снетогорского, переданные Псковским музеем, покоятся в серебряной раке в Свято-Троицком кафедральном соборе Пскова.
В обители проводятся крестные ходы во все двунадесятые праздники, престольные праздники и на Светлой седмице. По средам совершается соборное пение акафиста свт. Николаю Чудотворцу. В воскресные дни проводится богослужение с пением акафиста Божией Матери, по четвергам - молебен святым и свт. Николаю. В ц. свт. Николая Чудотворца проходят регулярные богослужения.
Ансамбль П. С. м. составляют собор Рождества Пресв. Богородицы, трапезная ц. свт. Николая Чудотворца, архиерейский дом, руины (подклет и основание надземной части) колокольни с ц. Вознесения Господня (1526), св. ворота и ограда (XVII - сер. XIX в.), периметр монастырской ограды 420 м. Справа от дороги, ведущей к монастырю, сохранилась часовня (XVII в.). Решением 43-й сессии комитета всемирного наследия ЮНЕСКО 7 июля 2019 г. сооружения П. С. м. внесены в Список Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО (вместе с рядом др. псковских памятников архитектуры).
Собор Рождества Пресв. Богородицы, согласно летописным данным, заложен в 1309 ( или в 1310) г. и завершен в 1310 (или в 1311) г. Общая композиция храма определена тем, что образцом для его постройки послужил Спасо-Преображенский собор псковского Мирожского в честь Преображения Господня муж. мон-ря сер. XII в. Их несомненное сходство привлекло внимание еще дореволюционных исследователей, напр. В. В. Суслова. Очевидно, мирожский собор был обмерян зодчими XIV в., т. к. нек-рые его размеры близко повторены в снетогорском храме. Прямое копирование церковной постройки спустя 2 века после ее создания является уникальным случаем для древнерус. зодчества. Как правило, архитектурный образец порождал цепочку подражаний, в рамках к-рой первоначальная композиция получала дальнейшее развитие и трансформировалась согласно требованиям времени. Столь необычное соотношение 2 псковских соборов может свидетельствовать о прерывании живой архитектурной традиции. В нач. XIV в., когда храмоздательство в Пскове возобновлялось после периода войн и разрушений, формы мирожского собора могли восприниматься уже как традиционно псковские. Зодчие обратились к памятнику собственного прошлого, соборному зданию самого старого и авторитетного местного мон-ря (Комеч. 1993. С. 71-72; Седов. 1985. С. 17).
Собор Рождества Пресв. Богородицы - одноглавый 4-столпный 3-апсидный крестово-купольный храм, в к-ром угловые зап. ячейки занимают замкнутые 2-этажные помещения-палатки, а угловые восточные - сильно пониженные боковые апсиды. Храм построен в новой технике, вслед за крепостным зодчеством эпохи он сложен из известняковых плит без использования кирпича, что в дальнейшем станет характерной чертой псковского храмового строительства. При общем повторении плана и объемно-пространственной композиции своего образца снетогорский храм обладает иной пропорциональной выразительностью. Так, размеры подкупольного пространства снетогорского собора уменьшены по сравнению с мирожским собором, они совпадают с шириной рукавов креста. Рукава креста в свою очередь уже прототипа, сохраняя одинаковую с ним высоту. Барабан главы, прорезанный 8 окнами, и конструкция сводов обретают «нормальные», а не преувеличенные пропорции. Эти кажущиеся незначительными изменения делают формы храма менее монументальными, а внутреннее пространство - менее цельным. В пропорциональном строе памятника нек-рые исследователи видят предпосылки к формированию местной архитектурной традиции, отмечая его «ненапряженность», «отсутствие монументального начала и структурной доминанты» (Комеч. 1993. С. 78). Вместе с тем кроме новаторской строительной техники, архитектурные особенности храма восходят к новгородскому зодчеству сер. XII в. и более позднего периода.
Стремление к функциональному использованию помещений в зап. ячейках, видимо, обусловили некоторые изменения в их конструкции по сравнению с мирожским собором. По предположению И. Б. Голубевой и В. Д. Сарабьянова, в нижней сев. ячейке находился придел или монашеская молельня, а южная - служила входом на лестницу, к-рая вела на 2-й ярус и выходила на настил хор. В замкнутых помещениях на 2-м этаже, вероятно, располагались приделы (в их вост. стенах расположены ниши).
Фасады храма лаконичны и отличаются асимметричной композицией. На северном и южном фасадах широкие лопатки формируют по 2 арки: большую, соответствующую в интерьере ширине и высоте рукавов креста, и малую, соответствующую нижним палаткам зап. угловых членений. На зап. фасаде сохранились следы 3 закомар, соответствующих сводам зап. рукава и боковых палаток (первоначальное посводное покрытие заменено 4-скатным в XVII в.). При этом юж. прясло зап. фасада, где находилась лестница на хоры, не выделялось лопатками. К первоначальному декору храма относился нижний ряд орнамента на барабане, состоящий из аркатурного пояса с треугольным завершением арочек (в XVI в. барабан был надстроен и получил еще неск. рядов орнаментального декора из арочных ниш, поребрика, бегунца).
В дальнейшем объемно-пространственная композиция собора развивалась в зап. направлении. В нач. XV в. собор получил притвор, позднее расширенный, перестроенный и объединенный с пространством храма (сер.- 2-й пол. XVII в. датируются 3 из 5 надгробных керамид, вмонтированных в кладку его стен). В XVI в. был сооружен каменный балкон выше уровня первоначальных хор, окна и проходы растесаны, сделана луковичная глава вместо шлемовидной. Во 2-й пол. ХVII в. к притвору было пристроено уникальное для псковского зодчества парадное крыльцо на столбах, украшенное рельефным кирпичом и муравлеными изразцами с растительным орнаментом.
Зап. часть храма вновь претерпела значительные изменения в сер. ХVIII в. (на железных элементах сводов сохр. клейма с датой 1749). К боковым фасадам с запада пристроили симметричные приделы (северный был освящен во имя свт. Николая Чудотворца, южный - в честь Усекновения главы св. Иоанна Предтечи), охватившие притвор т. о., что изразцовое крыльцо оказалось встроенным внутрь новой конструкции; возвели 2-ярусную ризницу (не сохр.). Фасады приделов декорированы пилястрами, многообломным карнизом и плоскими оконными наличниками. Объединение древнего пространства с новыми пристройками привело к созданию неоднородной структуры в зап. части интерьера собора.
Фрески собора в честь Рождества Пресвятой Богородицы, созданные в 1313 г., были раскрыты из-под побелок в 1909 г. Работа велась экспедицией ЦГРМ в 20-30-х гг. XX в., завершена в 1948-1949 гг., и фресковый ансамбль, как полностью раскрытый, был опубликован В. Н. Лазаревым, а также рассмотрен в статьях и диссертации Л. И. Лифшица. В 1985 г. начались работы бригады художников-реставраторов МНРХУ под рук. Батхеля и В. Д. Сарабьянова, в ходе которых были выявлены значительные участки неизвестных ранее изображений, прежде всего в конхе алтаря и скуфье купола, т. е. обнаружены композиции, имеющие первостепенное значение для оценки программы росписи. После дораскрытия уже известных участков, а также расшифровки надписей был уточнен иконографический состав нек-рых наиболее утраченных сюжетов, идентифицированы мн. святые.
Роспись алтаря была известна 3 нижними регистрами со святительским чином (в 2 регистрах) и сценой Евхаристия. Регистр фронтальных изображений святителей начинается непосредственно над возвышением синтрона, без к.-л. декоративных элементов в цоколе, имевшихся в остальных зонах храма. Фрагментарно сохранились 4 фигуры, из которых идентифицируются лишь свт. Николай Чудотворец и сщмч. Фока Синопский в сев. части апсиды. Во 2-м регистре из не менее, чем 16 фигур фрагментарно сохранились 13, из них опознаются 4 святителя в южной части апсиды: Спиридон Тримифунтский, Власий Севастийский, Иоанн Милостивый и Афанасий Великий (Лифшиц. 1979. С. 176). Повторяя традиц. схему новгородско-псковских храмов XII в., святительский чин фланкируют 2 фигуры служащих диаконов с кадилами. От «Евхаристии» в 3-м регистре остались лишь фрагменты 5 фигур апостолов в юж. части.
Роспись в конхе сохранилась в основном в верхней части, ее фрагменты в сопоставлении с архитектурным пространством позволяют сделать достаточно точную реконструкцию. Богоматерь была изображена строго фронтально, торжественно восседающей на низком троне без спинки (сохр. часть подушки), с Младенцем Христом на коленях, Которого Она придерживает левой рукой за плечо. Поза Младенца остается неясной, поскольку фигура (за исключением лика) почти утрачена, очевидно, Он был изображен в s-образном повороте к центру; нимб не имеет средокрестия. Фигуру Богоматери фланкировали 2 склоненных архангела; частично сохранился лишь расположенный справа арх. Гавриил (он идентифицирован по остаткам надписи).
Правая рука Богоматери отведена вверх, в сторону, указательный палец чуть отведен. Сохранность этого участка позволила определить жест как указующий (в случае утраты этого фрагмента изображение в конхе было бы реконструировано как традиционный для декорации рус. храмов домонг. эпохи образ Богоматери «Оранта» с воздетыми руками, как напр., в Десятинной церкви, 990-996, и Софийском соборе в Киеве, 30-е - 40-е гг. XI в., в Софийском соборе Новгорода, 1109). Вариант подобного жеста встречается редко и обычно связан с ктиторскими сюжетами, в данном же случае рука Божией Матери направлена к алтарному своду, где опознаются остатки изображения Христа во славе. Не до конца раскрытые фрагменты росписи алтарного свода были неверно интерпретированы как композиция «Вознесение Господне» (Он же. 1974. С. 42). Полное раскрытие живописи дало возможность предложить реконструкцию композиции, к-рая отчасти опирается на многочисленные аналоги, ближайший - композиция «Хвалите Господа с небес» (Пс 148. 1) в нартексе собора арх. Михаила в Леснове (1346/48 г.; см.: Ђурић С. Христ Космократор у Леснову // Зограф. Беорад, 1982. Бр. 13. С. 65-71). В шелыге алтарного свода был представлен облаченный в белые одежды Христос, сидящий на невысоком троне без спинки. От Его правой, поднятой, очевидно в жесте благословения руки, сохранился лишь контур локтя (иконографический тип и поза Христа неизвестны). Изображение Спасителя окружено 2-цветной мандорлой, вписанной в ромб, по углам к-рого могли находиться ныне утраченные символы евангелистов. На сев. склоне свода в таком же крупном масштабе, что и Спаситель, были изображены 2 херувима (их контуры прослеживаются на неск. фрагментах). На юж. своде в вост. части был лишь один херувим, ниже на небольшом фрагменте четко читаются контуры престолов в виде сдвоенных колец с крыльями. Не исключено, что здесь был написан включавшийся в теофанические композиции тетраморф, часто изображавшийся стоящим на огненных кольцах престолов (Иез 1. 4-21). В зап. части склона могла размещаться одна или неск. фигур пророков - свидетелей видения, напр., пророков Исаии, Иезекииля или Аввакума; возможно, в коленном преклонении перед слетающим ангелом со свитком. Мандорла на фреске вимы - один из начальных примеров ее усложненного варианта, к-рый стал характерным для палеологовской эпохи: внутри мандорла имеет лишь градации сфер, но снаружи уже окружена ромбом, положенным на ребро и напоминающим своими очертаниями растянутый прямоугольный плат. Алтарную композицию завершает медальон в софите вост. подпружной арки с Десницей Господней в именословном благословении (Лифшиц. 1979. С. 174-175). Это редкий сюжет, верное истолкование к-рого возможно лишь в контексте общей программы росписи (Сарабьянов. 1999. С. 232). Медальон фланкирован фигурами св. Иоанна Предтечи (в облике пустынника, в гиматии, с открытой грудью, обнаженными до колен ногами, с крестом в левой руке, 2 верхние перекладины к-рого поднимаются над его плечом - на юж. склоне арки) и первосвящ. Захарии (остатки сопроводительной надписи - на сев. склоне). Эти фигуры соотнесены с изображениями на северной и южной подпружных арках, где также представлены первосвященники с кадилами и дарохранительницами: на вост. склоне юж. арки - старец прор. Самуил с длинной бородой, в левой руке к-рого находится предмет, напоминающий рог (1 Цар 16.1-13). Напротив, на зап. склоне, царь Мелхиседек с неким предметом, вероятно, хлебом, к-рым он благословил Авраама; жезл и венец - атрибуты царя Салимского (Быт 14. 17-20). Первосвященники на сев. арке имеют сходный облик, традиц. облачения и атрибуты. Ключом к идентификации персонажа на зап. склоне арки является сохранившаяся начальная буква А, указывающая, что это первосвящ. Аарон. Имя первосвященника на вост. склоне той же арки не устанавливается.
Под барабаном, во лбу вост. арки, представлен Нерукотворный образ Спасителя (Спас на убрусе) в варианте, характерном для иконографии XII в., когда плат имел вид прямоугольного отрезка ткани, прибитого гвоздями к доске; эта почти археологическая деталь получает, как и на аналогичной фреске ц. Спаса Преображения на Нередице (1199), условное осмысление. Данные раскрытий подтвердили атрибуцию изображения над зап. аркой (Лифшиц. 1979. С. 174): часть крещатого нимба и правый контур лика - это остатки медальона с оплечным образом Еммануила. Паруса предназначались для фигур евангелистов с символами. Идентификация ап. Луки в юго-зап. парусе, подкрепленная иконографическими чертами апостола и сохранившимися буквами КАС (ЛОУКАС), оказалась неожиданной, поскольку рядом - над зап. склоном юж. подпружной арки - раскрыт в качестве символа этого евангелиста Орел; ни в одной из 3 традиций символов евангелистов ему не усваиваемый (Покровский Н. В. Евангелие в памятниках иконографии, преимущественно византийских и русских. СПб., 1892. С. XXXII-XXXVII); единственная известная аналогия встречается в Евангелии 1156 г. из собрания Х. П. Крауса в Нью-Йорке (Nelson R. S. The Iconography of Preface and Miniature in the Byzant. Gospel Book. N. Y., 1980. P. 31-32). Характерно, что Ангел и Орел изображены спинами к евангелистам, в оборотах к ним, тем самым получая самостоятельное значение; явление уникальное, как и само включение символов в композицию парусов, оно имеет единичные примеры в искусстве палеологовской эпохи, напр. на парусах собора Св. Софии в Трапезунде (60-е гг. XIII в.; см.: Talbot-Rice T. The Paintings of Hagia Sophia, Trebizond // L'art byzantin du XIII siecle: Symposium de Sopochani, 1965. Beograd, 1967. P. 83-90). Обращенные к центру подкупольного пространства символы в большей степени соотнесены с росписью купола, возможно, их особой ролью в системе росписи верхней зоны и объясняется нарушение традиции в размещении Орла рядом с ап. Лукой.
От купольной композиции сохранилась лишь центральная часть с изображением Христа во славе и с фрагментами фигур 6 ангелов из композиции «Вознесение Господне». Ее размещение в росписи купола всегда является универсальным триумфальным образом теофании. Купольные композиции храмов Мирожского и Нередицкого мон-рей, Ст. Ладоги типологически отличаются от известных визант. аналогий с парящими ангелами: здесь ангелы стоят или идут, т. е. совершают процессию вокруг медальона с Христом; эта особенность скорее всего была навеяна купольными композициями на тему Небесной литургии, к-рые стали формироваться в визант. иконографии в сер. XII в. (Сарабьянов. 1994. С. 286-287; Он же. 1999. С. 233). Для снетогорской фрески характерно не свойственное для композиции «Вознесение Господне» масштабное соотношение фигур: изображение Христа, сидящего на радуге в медальоне небесного сияния,- огромное, оно занимает все зеркало скуфьи купола и в неск. раз превосходит по размеру др. фигуры, располагавшиеся на вертикальной плоскости барабана. В силу того, что последние воспринимались в сильном сокращении, «обрамлением» фигуры Христа служили не столько ангелы и апостолы, сколько символы евангелистов в простенках парусов, составляя классический вариант иконографии Христа во славе. Т. о. акцентируется смысл композиции как триумфа теофании, возвращающий к древним образцам визант. иконографии.
Программа фресок уже только при перечислении главных элементов росписи показывает, что была во многом уникальна для своего времени. Замена в апсиде практически обязательной для XIV в. композиции «Служба св. отцов» фронтальным чином святителей, а Христа Пантократора в куполе - композицией «Вознесение Господне», выдают ориентацию на традиции Новгорода и Пскова 2-й пол. XII в., когда в монументальной живописи преобладали сложные догматико-повествовательные программы. Памятник оказывается одним из первых примеров возрождения рус. стенописи после вынужденного молчания в сер.- 2-й пол. XIII в. Центральными звеньями программы являются 2 теофанических образа Спасителя - в своде алтаря и в куполе. В алтарном образе Христос предстает и как Вседержитель, Владыка мира и грядущий Судья, и как образ Предвечной Жертвы, явленной библейским пророкам. Тема Воплощения и грядущей Жертвы находит продолжение в сопоставлении композиций «Сретение Господне» и «Распятие Христово» на вост. склонах южного и северного сводов, обрамляющих верхнюю зону алтаря. Жест Пресв. Богородицы в конхе имеет важное композиционное значение, подчеркивая вертикальную ось росписи и соединяя образ Христа в виме со святительским чином. В соответствии с новгородско-псковской схемой XII в. фронтально изображенные святители обращены к реальному храмовому престолу, что указывает на их сослужение в совершаемой в алтаре литургии, в то же время они являются участниками Небесной литургии, изображенной в виме собора. Десница Господня, являясь собирательным образом Божественного Промысла, указывает на вышнюю благодать, нисходящую на участников литургии в храме.
Если в соотношении главных элементов программы преобладает новгородско-псковская традиция 2-й пол. XII в., то в росписи рукавов подкупольного креста, а также боковых апсид присутствуют иконографические детали, присущие развитой палеологовской эпохе. Наиболее «консервативным» можно считать цикл «Страшный Суд», к-рый занимает весь объем зап. рукава подкупольного креста, что представляется несомненной данью традиции домонг. эпохи. Однако уточнение содержания мн. частей, к-рому способствовало прочтение остатков надписей, показало знакомство с теми тенденциями, к-рые будут развиты позднее. Собственно изображению Страшного Суда отдана юж. часть зап. рукава креста, разделенная на 3 регистра. В верхнем, на своде, а также на примыкающих участках подпружной арки и люнета, представлен восседающий Христос в окружении 12 апостолов и сонма ангелов. В среднем, наиболее утраченном регистре, находились 3 сцены: справа - Поклонение Адама и Евы Престолу уготованному (сохр. лишь фигура коленопреклоненной Евы); слева - группа праведников, ожидающих Суда (верхние части их фигур утрачены); в центре, по-видимому, был изображен ангел, взвешивающий душу (сохр. лишь изображение ступней). В нижнем регистре: Лоно Авраамово, Благоразумный разбойник и Шествие праведных. Зап. люнет над хорами также поделен на 3 регистра. К традиц. изображениям трубящего ангела и ангела, сворачивающего небо, добавлены 2 сюжета. Один был интерпретирован еще Л. А. Мацулевичем как изображение прор. Захарии, обличающего иудеев (Мацулевич. 1915. С. 38): перед группой старцев в характерных головных уборах в виде белых платов стоит юный пророк со свитком, указывая в сторону свода, где изображен Иисус Христос в окружении апостолов. Основанием для атрибуции послужила частично расшифрованная Мацулевичем надпись, к-рую он отождествил с пророчеством Захарии Серповидца (Зах 12. 10). Лифшиц указал на использование текста пророчества как части кондака прп. Романа Сладкопевца на Мясопустную неделю, богослужения к-рой посвящены Страшному Суду (Лифшиц. 1974. С. 37; Он же. 1979. С. 37). Последние исследования выявили, что текст был значительно больше, чем расшифрованная часть, и располагался в 5 или 6 строк по сторонам фигуры пророка, занимая весь фон. Его прочтение не дает полной расшифровки, но очевидно, что отрывок по содержанию совпадает с каноном, в к-ром речь идет о вознесении Христа, вознаграждении праведников и наказании грешников, и не может являться убедительным доводом для атрибуции именно прор. Захарии.
Сравнение с многочисленными аналогами показывает неизвестное визант. искусству, но традиционное для позднесредневековой и в первую очередь рус. иконографии изображение обличающего иудеев или грешные народы прор. Моисея (Сарабьянов. 1994). На снетогорской фреске пророк представлен согласно классической традиции - юным и безбородым, один из обличаемых пророком иудеев держит в руках голову быка, что является очевидным указанием на библейское повествование о золотом тельце (Исх 32). Группа иудеев перевязана крест-накрест веревкой, за к-рую их, вероятно, тянул в ад демон, располагавшийся в нижней, утраченной части сцены. Снетогорская фреска показывает, что сюжет с прор. Моисеем, осуждающим иудеев, появляется в композиции «Страшный Суд» в палеологовскую эпоху; не исключено, что он был разработан в новгородско-псковском искусстве.
Еще одной темой, впервые встречающейся во фресках собора П. С. м., является иллюстрация видения прор. Даниила с добавлением изображений, новых для композиции «Страшный Суд». В сев. части зап. рукава, на сев. склоне свода, представлен восседающий Христос Ветхий денми в окружении ангелов, стоящих за престолами, на к-рых лежат раскрытые книги; ниже - 4 трубящих ангела и 4 апокалиптических зверя - символы царств. Слева от них сохранились фрагменты фигуры спящего пророка, над к-рым склонился ангел. В правой части стены на уровне пяты подпружной арки стоит прор. Даниил со свитком в руке (верхняя часть фигуры утрачена, атрибуции способствуют характерные детали одежды). На примыкающей части люнета изображены летящие на 2 облаках в сторону свода Христос в сопровождении Богоматери, св. Иоанна Предтеча и 3 ангела с орудиями Страстей в руках. В нижней части люнета, у места примыкания к своду, изображены 2 пророка - юноша и старец, обращенные к Христу Ветхому денми; судя по серпу и херувиму - это Захария Серповидец и Исаия (Мацулевич. 1915. С. 36). Уникальная по составу иллюстрация видения прор. Даниила имела множество сопроводительных надписей, напр. подписи зверей как символов Перского (Персидского), Эллинского и Антиохийского царств. Между фигурами парящих над зверями ангелов читаются остатки надписи «...[ви]дение великоие о зверохах в ...», над фигурой спящего прор. Даниила - его имя. Над изображением летящих Христа, Богоматери и Предтечи видны остатки плохо читающегося текста: «Х[ристе] Cп[а]се [ко ?] бла[жен]немъ грядеш[а]». Изображение точно соответствует тексту пророчества Даниила, где после явления 4 зверей описано явление Ветхого денми (Дан 7. 9-13). Присутствие расширенного извода «Видения прор. Даниила» и сюжета с прор. Моисеем, ставших с XVI в. практически обязательными элементами этой композиции, вряд ли было случайным; вероятно, фреска собора П. С. м. оказалась непосредственным иконографическим источником для будущих композиций «Страшного Суда».
Изображение ада включает 3 самостоятельных сюжета. В центре представлена притча о богатом и Лазаре (Лк 16. 19-31). В левом углу - парящий ангел с жезлом наперевес, согласно надписи: «Ангелъ Г[осподе]нь погружаиеть иеретики». Справа - сатана в виде закованного в цепи старца со всклокоченными волосами, с душой Иуды на руках, сидит на двуглавом чудовище, к-рое заглатывает души грешников и изрыгает их в геенну огненную. Грешники, заполнявшие адскую бездну, показаны в виде отдельных голов, поименованы, поделены на 2 категории: либо ересиархи, имеющие головные уборы в виде клобуков, либо цари, увенчанные коронами. В верхнем углу рядом с фигурой ангела расположены 3 головы в коронах, согласно подписям, это Ирод, Иродиада и Саломея. Над фигурой богатого из притчи были представлены основатели ересей (Македоний, Севир, Арий, Несторий, Арегивон-Ориген). Верхний ряд грешников продолжен изображениями за фигурой сатаны голов ересиарха и царя с подписями, которые были прочитаны как «богомил» и Диоклетиан. В нижнем ряду, между фигурой богатого и чудовищем в царском венце, подписан как братоубийца кн. Святополк, а за чудовищем видны 2 головы, одна имеет подпись: Аполлинарий. Правый нижний угол занимает пространный текст о еретиках, горящих в неугасимом огне. По мнению исследователей, обилие сопроводительных надписей на изображении ада указывает на конкретный литературный источник: «Видение прор. Даниила», толкование на это видение сщмч. Ипполита Римского, Откровение Иоанна Богослова, Житие Василия Нового. Иллюстративность живописи дает все основания говорить о росписях собора П. С. м. как об одном из истоков псковской иконографической традиции (Сарабьянов. 1996).
Рождественский цикл занимает значительную площадь юж. рукава, проходя сплошным фризом по южной и западной стенам на высоте 2-го снизу регистра росписей. У него общий фон, без разделения на обособленные композиции. В центре юж. стены находилась фигура лежащей Богоматери, почти полностью уничтоженная при растеске окна в XVIII в. Ее изображение заметно выделялось размерами, являясь композиционным и смысловым центром этой части цикла. Слева друг над другом находятся: «Путешествие в Вифлеем», «Омовение Младенца» и «Благовещение пастухам», справа - «Бегство в Египет», «Явление ангела Иосифу во сне» и «Убийство Захарии». На сев. стене сохранилась лишь фигура Ирода из сцены «Беседа Ирода с волхвами», а также его же голова из сцены «Приказание об избиении младенцев». Центральная и правая части фриза сохранились почти полностью. В верхней части этого участка изображены скачущие волхвы, ведомые Вифлеемской звездой, под ними на фоне горок представлены сцены «Избиение младенцев» и «Бегство Елисаветы в скалы», а правую половину фрагмента занимает «Поклонение волхвов», завершающее цикл.
События, расположенные в виде фриза, выдерживают почти точную хронологию. Композиции в сценах на юж. стене центричны, на зап. стене, объединенные пейзажным фоном, имеют строчное прочтение и строгую последовательность, к-рая предполагает наличие смысловой доминанты, завершающей повествование. Такое композиционное решение известно, напр., по синайской иконе рубежа XI и XII вв., на к-рой многочисленные сюжеты спускаются фризом вдоль волнообразно нисходящих горок, но без последовательности в хронологии (Manafis K. A., ed. Sinai: Treasures of the monastery of St. Catherine. Athens, 1990. P. 100-101. Ill.18); по фреске Градаца, где фигура возлежащей Богоматери находится в центре, но масштабно не выделена (ок. 1275 г.; Ђурић В. J. Византиjске фреске у Jугославиjи. Београд, 1974. С. 42). Последовательность сцен цикла П. с. м. оказывается ближе всего к мозаикам нартекса мон-ря Хора (Кахрие-джами) в К-поле (1316-1321), где сюжеты имеют подробное и строго хронологическое изложение (Lafontaine-Dosogne J. Iconography of the Cycle of the Infancy of Christ // Underwood P. The Kariye Djami. N. Y. , 1975. Vol. 4. P. 197-241).
В Рождественском цикле повествование включает такие редкие сцены, как «Путешествие в Вифлеем», «Убийство Захарии», «Бегство Елисаветы в скалы»; такие детали в сцене «Избиение младенцев», как фигуру Рахили, плачущей над убитыми детьми, согласно пророчеству Иеремии (Иер 31. 15). Фигура Рахили имеет букв. аналогию во фресках Маркова мон-ря (ок. 1377) (Ђурић В. J. Византиjске фреске у Jугославиjи. Београд, 1974. Ил. 87). Завершающая сцена фриза близка к сцене «Поклонение волхвов», но персонажи и детали, окружающие Богоматерь, свидетельствуют об ином содержании сюжета: ангел со свитком в руках над Богоматерью, пустые ясли под престолом, в к-рые заглядывают осел и вол; в нижней зоне - 3 фантастических существа: одно, расположенное прямо под яслями, отчетливо напоминает склоненную человеческую фигуру с воздетой рукой, указывающей вверх - на ясли и Пресв. Богородицу. Эти детали восходят к иконографии «Собор Богоматери», формирующейся во 2-й пол. XIII в., причем наравне с развитой формой этой иконографии (фреска ц. Богородицы Перивлепты в Охриде, 1295) существуют традиц. композиции «Рождество Христово» или «Поклонение волхвов». В них тема рождественской стихиры («Что Тебе принесем, Христе…») подчеркнута включением дополнительных персонажей или текста самого песнопения: в композиции «Рождество Христово» из Градаца нек-рым персонажам соответствуют подписи из стихиры (Джурич В. Портреты в изображениях Рождественских стихир // Византия. Юж. славяне и Др. Русь.: Зап. Европа: Сб. ст. в честь В. Н. Лазарева. М., 1973. С. 244), в композиции «Поклонение волхвов» в Киликийском Евангелии мастера Тороса Рослина (1260) (Jerus. Arm. 251) окружающие тронную Богоматерь персонажи олицетворяют человеческий род, в ней также присутствуют осел и вол, склонившиеся над пустыми яслями (Орлова М. А. О формировании иконографии рождественской стихиры // ДРИ. 1995. [Вып. 17:] Балканы. Русь. С. 127-129). Парящий ангел со свитком олицетворяет ангельское пение («ангели - пение...»), утраченная, но несомненно присутствовавшая на небе звезда, на которую указывают скачущие волхвы - дар небес («небеса - звезду...»), волхвы - свое приношение («волсви - дары...»), склоненная человекоподобная фигура, указывающая на ясли, видимо, персонификация пустыни («пустыня - ясли...»). Не исключено, что соответствующие текстам изображения (пастыри, земля, род людской) находились в правой, утраченной части сюжета.
Росписи П. С. м. свидетельствуют о том, что иконография рождественской стихиры развивалась в Пскове параллельно с общевизант. традицией, сохраняя местное своеобразие. Очевидно, именно в псковском искусстве оформилась та схема, которая в XV в. получила общерус. распространение. Псковская же икона «Собор Богоматери» остается самым древним примером сформировавшегося варианта на Руси (Алпатов М. В., Родникова И. С. Псковская икона XIII-XVI вв. Л., 1990. Кат. № 18). Элементы «Собора Богоматери» есть на псковской иконе «Рождество Христово» из Опочки (Там же. Кат. № 38), композиционные принципы к-рой напоминают произведение монументальной живописи, и, возможно, восходят к снетогорской фреске. Структура всего Рождественского цикла благодаря сюжету приобретает литургическое осмысление, как и Богородичный цикл на зап. стене сев. рукава, где традиц. протоевангельское повествование завершается композициями «Покров Пресв. Богородицы» и той, которую Лифшиц расшифровал как иллюстрацию последнего икоса Акафиста Пресв. Богородице: «Поюще Твое рождество, хвалим Тя вси, яко одушевленный храм, Богородице» (Лифшиц. 1974. С. 38-40; эта композиция точно соответствует описанию иллюстрации 12-го икоса в Ерминии иером. Дионисия Фурноаграфиота, ок. 1730-1733, см.: Ерминия ДФ. С. 154. № 23). Акафистный сюжет оказывается смысловой доминантой опоясывающего собор Богородичного цикла, к-рый начинается на вост. стене юж. рукава сценой «Рождество Пресв. Богородицы» и продолжается «Введением во храм Пресв. Богородицы», Рождественским и протоевангельским циклами, завершается в сев. рукаве финальной композицией Акафиста Пресв. Богородице. Т. о., весь Богородичный цикл превращается в литургический гимн, прославляющий праздник Рождества Пресв. Богородицы, к-рому посвящен собор П. С. м.
В еще большей степени связь системы росписи П. С. м. с литургией просматривается во фресках жертвенника (Лифшиц. 1974. С. 43-44). Они поделены на 3 регистра. В конхе апсиды - сильно утраченное изображение Св. Троицы («Гостеприимство Авраама»), при этом фигуры ангелов превосходят по размеру небольшие фигуры предстоящих прародителей. Напротив, в люнете зап. стены, представлена крупномасштабная композиция «Жертвоприношение Авраама», средний регистр занимает фриз из 7 сцен: на зап. стене под «Жертвоприношением Авраама» находится «Жертвоприношение прор. Илии на горе Кармил» и «Явление Моисею Неопалимой Купины», на полукружии стены апсиды в сев. части - «Жертвоприношение Авеля и Каина» и «Явление Христа ученикам в Эммаусе», в южной - св. Иоанн Предтеча в темнице и Иродиада с главой св. Иоанна Предтечи. Полностью утрачена средняя сцена регистра, находящаяся над окном апсиды. Нижний регистр занимают фронтальные фигуры св. епископов.
Набор сюжетов в жертвеннике не оставляет сомнений в том, что они мыслятся как прообразы евхаристической Жертвы, в т. ч. 2 сцены со св. Иоанном Предтечей, где он фигурирует в полном смысле как предтеча Жертвы Христа; перемещение предтеченского цикла, традиционного для диаконника, есть, напр., в соборе Мирожского мон-ря (ок. 1140). Традиция размещения в жертвеннике прообразовательных сюжетов появляется в искусстве XIII в. на фоне развития литургических программ, постепенно занимающих все алтарное пространство храма: росписи в ц. Осиос Сотирас в Мегаре (нач. XIII в.), где в жертвеннике есть «Гостеприимство Авраама» и «Жертвоприношение Авраама», «Моисей перед Неопалимой Купиной» (Skawran K. M. The Development of Middle Byzantine Fresco Painting in Greece. Pretoria, 1982. P. 175); в ц. Богородицы Перивлепты в Охриде - «Гостеприимство Авраама», «Христос в Эммаусе» (Babić G. Les chapelles annexes des eglises Byzantines. P., 1969. P. 136). Росписи жертвенника собора П. С. м. можно считать наиболее последовательной и в то же время вполне оригинальной литургической программой. Примечательно, что изображение Св. Троицы обнаруживает несомненное сходство с псковским изводом этой иконографии, отличительными чертами к-рого являются изокефалия 3 ангелов (соблюсти ее было невозможно в тесной конхе жертвенника), а также симметрично стоящие перед трапезой Авраам и Сарра. Устойчивость этой иконографии в Пскове вплоть до кон. XVI в. позволяет предположить, что она восходит к почитаемому древнему храмовому образу псковского Троицкого собора («Дома Святой Троицы»).
К числу иконографических деталей, указывающих на почти прямое копирование местных домонг. образцов, принадлежит «портрет» прп. Никона Метаноите, жившего в X в. в Спарте, чей образ встречается только в росписи Спасо-Преображенского собора Мирожского мон-ря (согласно датировке Сарабьянова, ок. 1140).
Одной из примечательных особенностей программы росписи собора П. С. м. является обилие патрональных сюжетов, к-рые можно соотнести с различными историческими лицами: столпник прп. Давид Солунский - небесный покровитель еп. Давида Новгородского и Псковского (1309-1325), при котором был построен храм и созданы фрески; с игуменом мон-ря Иовом, видимо, связаны расположенные в юго-вост. углу перед входом в диаконник фрагменты композиции «Прав. Иов на гноище». В самом диаконнике фигуры святых князей Бориса и Глеба, к-рые были небесными патронами скончавшегося за неск. месяцев до начала строительства храма посадника Бориса, могли быть связаны с патронально-поминальным значением заупокойных служб в диаконнике. Есть основания полагать, что в ногах сидящей на троне Богоматери в конхе алтаря также были изображены фигуры коленопреклоненных ктиторов, к-рыми могли являться св. кн. Довмонт (Тимофей; † 1299) и его супруга, св. кнг. Мария Димитриевна (в иночестве Марфа; † 1316), что было в традициях визант. храмовой декорации, а также уместно в сопоставлении с Мирожской иконой Божией Матери «Оранта» (список XVI в. с оригинала XIII в., на к-ром представлена княжеская чета, ныне в ПИАМ). Эта икона дает возможную схему ктиторской композиции в конхе, к-рая являлась образом «на вечный помин» в молитвах братии П. С. м. о выдающемся псковском князе и его супруге.
Стиль росписи обладает совокупностью ярко выраженных индивидуальных черт, за к-рыми заметно влияние одного художника. По-видимому, работавшую здесь артель возглавлял ведущий мастер, определивший художественный облик ансамбля, тогда как др. художники проявили себя лишь во второстепенных участках росписи. Главный мастер - своего рода самородок-виртуоз, работал решительно и легко, осваивая различные художественные приемы. Его живопись импульсивна и быстра в исполнении, художественный язык достаточно прост, экспрессивен и напоминает нек-рые рус. памятники позднего XII в. Мастер отказывается от сложных цветовых решений или тщательных пластических проработок, свойственных современной ему визант. монументальной живописи. Однако это не упрощенность примитива: простота и лапидарность художественных форм вкупе с умышленной строгостью выразительных средств создают прямые и открытые образы, в к-рых строгость и аскетичность соседствуют с непосредственностью и живостью восприятия мира. Святительский чин в апсиде представлен образами епископов в разноцветных фелонях, они схожи статичностью поз и положением кодексов в руках. Головы грешников, как бы выглядывающих из адского пламени, написаны графично, краской почти того же цвета, что и огненный фон. Живопись с технологической т. зр. достаточно профессиональна, но местами ощущается недостаток опыта работы на памятниках монументальной живописи: манера исполнения стандартных деталей может меняться в рамках одной композиции. Напр., в композиции «Успение Пресв. Богородицы», занимающей всю сев. стену, используются неск. различных приемов письма ликов: с зелеными тенями и крупными формами, напоминающие образы раннего XII в.; лики, сотканные многочисленными тонкими лучами, расходящимися от освещенных участков, к-рые по манере исполнения близки к живописи 2-й пол. XIV в. Мастер свободно компонует фигуры, помещая рядом крупномасштабные («Успение Пресв. Богородицы») и небольшого размера (сцены Богородичного цикла). В рисунке ведущего художника узнаваемы те приемы - плавность очертаний, отказ от детализации, масштабная значимость крупных форм - выбор к-рых определялся в визант. искусстве этого времени возвратом к скульптурности антикизирующих образцов. В то же время ясно просматривается ориентация этого мастера на образцы домонг. искусства, к-рые его окружали и к-рые формировали его художественный вкус.
Едва ли не главной особенностью снетогорских росписей является их колорит, построенный на сочетании сближенных темных тонов - темно-лиловых и фиолетовых, красной и коричневой охр, оливковой зелени, на фоне к-рых яркими пятнами смотрятся светло-желтые нимбы, небольшие вкрапления киновари, обильные белые «жемчуга», высветления складок и многочисленные сопроводительные надписи. Именно эта система строгого и аскетичного колорита, позволяющего создавать эмоционально возвышенную атмосферу молитвенной сосредоточенности, найдет наиболее полное выражение в памятниках 2-й пол. XIV в., которые будут вызваны идеями исихазма. Примечательно, что в визант. искусстве эти же тенденции известны лишь по немногим памятникам кон. XIII - нач. XIV в., т. е. еще до того, как аскетическая практика исихазма стала связываться с учением архиеп. Фессалоники свт. Григория Паламы и получила широкое распространение по всему восточнохристианскому миру. В этом отношении росписи собора П. С. м. приобретают особое значение, поскольку именно они стоят у истоков художественной традиции, связываемой исследователями с влиянием паламизма. Анализ иконографического содержания и стиля росписей собора П. С. м. показывает, что художественные связи Пскова с Византией и Балканским регионом были интенсивными. При известном консерватизме в схеме росписи, типичной для домонгольского искусства, памятник демонстрирует творческое освоение нового иконографического материала византийского искусства XIII-XIV вв., одной из главных черт которого были оригинальность образного мышления, тяготение к нестандартным лит. источникам.